<...so troublesome..>
Мы брели в темноте, шлепая по широким лужам и спотыкаясь о камни, по
единственной дороге, ведущей из лагеря. Сопровождающие нас конвойные кричали
на нас и подталкивали прикладами. Те, у кого ноги были изранены, опирались
на плечо соседей. Мы шли в молчании: ледяной ветер не располагал к
разговорам. Пряча рот в поднятый воротник, мой сосед внезапно шепнул: "Если
бы наши жены увидели нас сейчас! Я надеюсь, что в их лагерях условия лучше,
и что они не знают, что происходит с нами."
Я начал думать о своей жене, и пока мы брели и брели, скользя на
обледеневших местах, поддерживая друг друга, мы оба молчали, но знали, что
каждый думает о своей жене. Иногда я смотрел на небо, где уже тускнели
звезды, и розовый свет утра начал пробиваться из-за облачной гряды. Но мысли
были заняты образом моей жены, который представлялся со сверхъестественной
остротой.Я слышал, как она отвечает мне, видел ее улыбку, ее открытый и
ободряющий взгляд. Реальный или воображаемый, ее взгляд сиял сильнее, чем
солнце, которое начало восходить.
Меня пронзила мысль: в первый раз в жизни я увидел истину, воспетую в
стихах стольких поэтов и провозглашенную как конечная мудрость столькими
мыслителями: любовь - это конечная и высшая цель, к которой может стремиться
человек. И тогда я осознал величайший из секретов, которыми могут поделиться
поэзия, мысль и вера: спасение человека происходит через любовь и в любви. Я
понял, что человек, у которого ничего не осталось на этом свете, все еще
может познать блаженство, хотя бы только на короткое мгновение, в мысленном
общении со своими любимыми. В состоянии крайней безысходности, когда человек
не может выразить себя в какой-нибудь полезной деятельности, когда его
единственное достижение - это достойно переносить свои страдания, - даже в
таком положении человек может, через полное любви размышление о близком
человеке, выразить себя. В первый раз в жизни я был способен понять смысл
слов: "Блаженны ангелы, погруженные в вечное и полное любви созерцание
бесконечной красоты."
Человек передо мной споткнулся, и задние упали на него. Подбежал
конвоир и обрушил удары плети на всех подряд. Это прервало мои мысли на
несколько минут. Но скоро моя душа сумела вернуться из лагерной
действительности в другой мир, и я возобновил разговор с моей любимой: я
задавал ей вопросы, она отвечала; она спрашивала меня, и я отвечал.
"Стоп." Мы пришли на место работы.Все кинулись в темный сарай с
надеждой опередить других и получить хороший инструмент. Каждый получал
заступ или кирку.
"Эй, свиньи, не можете поживей?" Скоро мы заняли наши вчерашние места в
траншее. Мерзлая земля раскалывалась под ударами кирки - только искры
летели. Люди работали молча, их мозг оцепенел.
Мои мысли все еще были сосредоточены на образе моей жены. Я даже не
знал, жива ли она. Но мне стало ясно (теперь-то я хорошо понимаю эту
истину): любовь гораздо шире физической личности любимого человека. Она
сосредоточена на духовном существовании любимого, его внутренней сущности.
Присутствует ли он тут физически, и даже жив он или нет, в каком-то смысле
теряет значение.
Я не знал, жива ли моя жена, и был лишен возможности это узнать (во
время всего моего трехлетнего заключения не было никакой исходящей или
приходящей почты); но в тот момент это уже было неважно. Мне незачем было
знать; ничто не могло разрушить силы моей любви, моих мыслей и образа
любимой. Даже знай я, что моя жена погибла, то думаю, что невзирая на это
предавался бы размышлениям о ее образе, и что моя мысленная беседа с ней
была бы такой же живой и давала бы такое же утешение. "Положи меня как
печать на сердце свое, ибо любовь cильна, как смерть."
единственной дороге, ведущей из лагеря. Сопровождающие нас конвойные кричали
на нас и подталкивали прикладами. Те, у кого ноги были изранены, опирались
на плечо соседей. Мы шли в молчании: ледяной ветер не располагал к
разговорам. Пряча рот в поднятый воротник, мой сосед внезапно шепнул: "Если
бы наши жены увидели нас сейчас! Я надеюсь, что в их лагерях условия лучше,
и что они не знают, что происходит с нами."
Я начал думать о своей жене, и пока мы брели и брели, скользя на
обледеневших местах, поддерживая друг друга, мы оба молчали, но знали, что
каждый думает о своей жене. Иногда я смотрел на небо, где уже тускнели
звезды, и розовый свет утра начал пробиваться из-за облачной гряды. Но мысли
были заняты образом моей жены, который представлялся со сверхъестественной
остротой.Я слышал, как она отвечает мне, видел ее улыбку, ее открытый и
ободряющий взгляд. Реальный или воображаемый, ее взгляд сиял сильнее, чем
солнце, которое начало восходить.
Меня пронзила мысль: в первый раз в жизни я увидел истину, воспетую в
стихах стольких поэтов и провозглашенную как конечная мудрость столькими
мыслителями: любовь - это конечная и высшая цель, к которой может стремиться
человек. И тогда я осознал величайший из секретов, которыми могут поделиться
поэзия, мысль и вера: спасение человека происходит через любовь и в любви. Я
понял, что человек, у которого ничего не осталось на этом свете, все еще
может познать блаженство, хотя бы только на короткое мгновение, в мысленном
общении со своими любимыми. В состоянии крайней безысходности, когда человек
не может выразить себя в какой-нибудь полезной деятельности, когда его
единственное достижение - это достойно переносить свои страдания, - даже в
таком положении человек может, через полное любви размышление о близком
человеке, выразить себя. В первый раз в жизни я был способен понять смысл
слов: "Блаженны ангелы, погруженные в вечное и полное любви созерцание
бесконечной красоты."
Человек передо мной споткнулся, и задние упали на него. Подбежал
конвоир и обрушил удары плети на всех подряд. Это прервало мои мысли на
несколько минут. Но скоро моя душа сумела вернуться из лагерной
действительности в другой мир, и я возобновил разговор с моей любимой: я
задавал ей вопросы, она отвечала; она спрашивала меня, и я отвечал.
"Стоп." Мы пришли на место работы.Все кинулись в темный сарай с
надеждой опередить других и получить хороший инструмент. Каждый получал
заступ или кирку.
"Эй, свиньи, не можете поживей?" Скоро мы заняли наши вчерашние места в
траншее. Мерзлая земля раскалывалась под ударами кирки - только искры
летели. Люди работали молча, их мозг оцепенел.
Мои мысли все еще были сосредоточены на образе моей жены. Я даже не
знал, жива ли она. Но мне стало ясно (теперь-то я хорошо понимаю эту
истину): любовь гораздо шире физической личности любимого человека. Она
сосредоточена на духовном существовании любимого, его внутренней сущности.
Присутствует ли он тут физически, и даже жив он или нет, в каком-то смысле
теряет значение.
Я не знал, жива ли моя жена, и был лишен возможности это узнать (во
время всего моего трехлетнего заключения не было никакой исходящей или
приходящей почты); но в тот момент это уже было неважно. Мне незачем было
знать; ничто не могло разрушить силы моей любви, моих мыслей и образа
любимой. Даже знай я, что моя жена погибла, то думаю, что невзирая на это
предавался бы размышлениям о ее образе, и что моя мысленная беседа с ней
была бы такой же живой и давала бы такое же утешение. "Положи меня как
печать на сердце свое, ибо любовь cильна, как смерть."
В. Франкл
-
-
03.06.2010 в 23:50-
-
03.06.2010 в 23:50